Отрывки.

С Мельсоном они познакомились года три назад, в единственном крупном озёрном порту Баст. Порт этот, вопреки ожиданиям азазумцев, не стал столицей, хотя и основан был раньше, чем Урбан. Узкие улочки, покосившиеся дома, скользкие глинистые дороги, обширные пристани, рассчитанные на три десятка боевых кораблей, крепкие, добротные причалы – в старой части города, и роскошные каменные дома, мощёные дороги, полное отсутствие пристаней, ремесленные цеха – в новой, которая неспешно достраивалась уже после окончательной победы над варварами. Город рос постепенно, лениво даже, и сейчас можно встретить что-то новое, чего не видел по прошлому своему приезду. Как не крути, но Баст по праву считался второй столицей, а королевскую резиденцию вскоре намеревались перенести на берег живописного Айна, недалеко от города. Находясь под защитой мощного гарнизона в один легион и многочисленных патрулей, обходящих окрестности, обнаглевшие дворяне начали с радостью заселять западный берег озера. И, как это всегда происходит, когда человек вмешивается в дела природы, от берега ушли и рыба, и зверьё, а в помутневших ныне водах бездонного озера, говорят, поселилась всякая нечисть. Известны случаи, когда водяные топили людей, а находили трупы потом за несколько вёрст от дома. В этом-то необычном порту, словно соединившем в себе два последних века из истории Дей-Аны, жил ничем тогда не примечательный антиквар со своим сыном. Любезный, и в то же время высокомерный уже далеко не молодой человек, днём он держал нейтралитет абсо¬лютно со всеми – со сборщиками налогов, любившими обыкновенно поболтать, с разговорчивыми соседями, с торговцами-зазывалами, но зато ночью к нему, как поговаривали некоторые, приходили люди с очень сомнительной репутацией. И старик встречал их почти радостно, с хлебом-солью. А «почти» из-за того, что лицо у него в такие минуты становилось напряжённым, а руки предательски подрагивали.
В одну из таких ночей, полных напряжённого ожидания и неизвестности, в проливень, к пристани подошёл одинокий рыбацкий челнок. Но на лавках, мед¬ленно, словно нехотя, орудуя вёслами, скованными сломанными уключинами, сидели отнюдь не рыбаки. Спиной к носу сидела девушка – с коротко острижен¬ными волосами, с перевязью лёгкого меча, в кожаных штанах, в наручах… Можно было бы долго перечислять всё то, чему на молодухе не место – девке, дари¬тельнице жизни, не пристало браться за мужскую, кровавую работу. Вторым человеком оказался отрок, который наёмнице годился разве что в братья. Правда, был один нюанс – мальчишка и девка были так же похожи, как бельчонок и недавно заматеревший волк.
По чёрной воде разбегались мелкой рябью круги, вскакивали и сразу же лопались пузырьки – к долгому, злому дождю.
Лодка подошла к берегу, сухо стукнув бортом о дерево причала. С челнока, стараясь особо его не тревожить – а то вывалишься, сошли мальчишка и наём¬ница, которая с осторожностью придерживала пораненную руку за локоть. От кисти руки до самого локтя тянулась длинная кровоточащая борозда, ничем, даже куском грязной ткани, не прикрытая. Как они направились в сторону городского центра, мальчик всё трусцой забегал чуть вперёд, хватал её за руку и умолял идти медленнее. На что девушка отвечала яростным кивком, но продолжала идти дальше с той же невозмутимостью. В конце концов, мальчику эта затея надоела, и он взял спутницу за перевязь меча – что б хоть как-то её затормозить.
В ту ночь Мельсону хватило хлопот. Укрывать раненого ассасина, да ещё, к тому же, убившего самого эрцгерцога, - затея не из лучших и не из самых безо¬пасных. Правда, благодарностью за этот поступок ему стали несколько редчайших артефактов, заброшенный дом в Урбане и постоянные клиенты.



Морена стояла, прислонившись к стене, и жевала стебелёк перечницы, сорванный на ближайшем газоне. По рту бродил пряный вкус, так напоминающий вкус южных пряностей и местного рахат-лукума. Наёмница стояла так уже четверть часа, если не больше.
По началу, только выйдя из дома антиквара, она хотела вернуться на улицы Тощего Пса тем же путём, что и пришла. Но на воротах оказался ночной пат¬руль «кошек», а по Тенистым аллеям расхаживали стражники небольшими группами по три-четыре человека. У неё создалось такое впечатление, что они кого-то разыскивают, но, так или иначе, надо было спрятаться на какое-то время. Уж очень Морене не хотелось попасть в Бурые валуны. Самым неожиданным для наём¬ницы оказалось то, что назад путь тоже был отрезан. Неизвестно откуда взялась колонна вооружённых до зубов всадников, которая усиленно патрулировала и Самоцветные улицы. И сейчас Морена, будучи у противоположной стены, слышала громкое цоканье подкованных копыт по широкому проспекту, по бокам кото¬рого селились златокузнецы.
К величайшему сожалению всех заезжих наёмников, Урбан имел весьма и весьма неудобное расположение. Первоначально теперешняя столица королевства задумывалась как хорошо укреплённый форт, который должен был закрывать устье Сьянты и все прилежащие территории за счёт небольших, защищённых тыном и рвами, поселений с гарнизоном не более чем в семьдесят человек. Но со временем, когда армия захватчиков из Гайсика пронзила Вайсар, словно остро отточен¬ная игла масло, Урбан оказался в тылу и был признан абсолютно бесполезным как оборонный пункт. Туда стекалось всё больше и больше беженцев из покорён¬ных земель, покалеченных на всю оставшуюся жизнь солдат, даже из мелких городов Мерехаса прибывали бедняки и разорившиеся торговцы, желающие опять завести достойное дело. Все они путешествовали сначала на огромных грузовых судах (бедняки ничего за это не платили, конечно же, но им приходилось хуже всего – еды и воды многие из них не видели до конца плаванья) а затем прибивались к военным или торговым караванам и шли так от единственного морского порта Сан-Калон до самого Урбана. Доходили не все. Но, не смотря на это, город ширился, рос и процветал. Вскоре старую кладку, которая теперь окружает за¬мок, забросили окончательно и взялись за постройку новой стены и многочисленных пристроек. Урбан разомлел, растолстел, но из укреплений не вываливался, сохранив готовность отразить любую атаку, как старый, ушедший на покой солдат, готовый схватить клинок, если на его дом нападут враги. Но так он и не достиг размеров и окружности лоснящегося от жира Сан-Калона – того и за неделю не обойти.
Именно из-за этой своей особенности – чёткой планировки и малого количества улиц, разделённых, опять же, стенами, Урбан недолюбливали многие на¬ёмники. Здесь сложно было спрятаться и ускользнуть от стражи в потайной ход-подвал, потому что в городе от самого его основания не закладывались подземные ходы, сложно подобраться к жертве без всяческих магических «безделушек» и уйти незамеченным в предместья. Но что не сделаешь ради денег!
Морена равнодушно слушала вялые шевеления стражи, и ей вдруг подумалось, сколько уже вот так, загнанных в угол и напуганных до полусмерти, сги¬нуло в мрачных переулках Урбана наёмников. И, что самое обидное, её ждала та же судьба, если она не сумеет незаметно пробраться к потайному выходу. Впро¬чем, есть же в этом Ящером проклятом городе подземные переходы и тайные лазы? запасные, позабытые всеми, ворота? или хотя бы растущее под стенами де¬рево, по которому вполне можно безопасно спуститься? Наёмница не спеша обдумывала все варианты, не находя ничего подходящего. Урбан для того и строился, чтобы поглощать в себе всех, кто попадёт в него, и не выпускать на волю никого. Огромная тюрьма с несколькими тысячами заключённых, не ведающих, что не живут по-настоящему, а всего лишь существуют.
Остался последний выход, понадеяться на который заставило любопытство. Рольф упомянул о Храмовой площади, прекрасно зная, что ни один уважающий себя наёмник или вор не пойдёт этим гиблым путём. На храмовой площади не было стражи, но чтобы попасть на эту площадь, необходимо пройти через замок короля, точнее, через его двор – до ближайшей башни по стене, а потом уж, прячась в тени и пугливо вслушиваясь в каждый шорох, до ворот. А это, ясное дело, чревато крупными неприятностями; оставался один путь на Храмовую площадь – по крепостной стене. Морена наспех прикинула все возможные пути отступле¬ния и решилась.
Девушка отлепилась, наконец, от стены и, нахрапом пробежав через всю улицу по узким закоулкам и улочкам, остановилась перед выходом на широчен¬ный, как степь, проспект. Осторожно присела в подстриженных кустах возле дома и прислушалась. Цокот копыт приближался, а те патрули, мимо которых она столь нагло пробежала, её не заметили. Девушка отползла немного назад, чтобы не будоражить чутких коней посторонним запахом, и затаилась. В тот момент она была полностью уверена, что сами стражники её заметить не сумеют – не то зрение, а вот лошади вполне могут её рассекретить. Чуткие, умные животные, что тут сказать.
Прогрохотала по проспекту колонна всадников, построенная в четыре ряда. В отличие от угрюмых лошадей, всадники веселились во всю: два десятника, возглавляющие отряд, подопечных не одёргивали и сами изредка перебрасывались колкими шуточками, смачно прихлёбывали из крутобоких фляг и веселились пуще прежнего. Наблюдая за пьяными стражниками, которые не в состоянии были говорить внятно, Морена укорила себя за излишнюю осмотрительность, обоз¬вав это, отсутствующее у многих качество, страхом. Только теперь она поняла, почему её не заметили тогда, минутами раньше; волновал лишь один вопрос: за¬чем? какой разгильдяй-командующий вывел на ночное дежурство почти половину всего гарнизона и позволил на… накушиваться до такого состояния? Морена, привыкшая во всех неожиданностях видеть знаки судьбы, нахмурилась. Слишком всё и сложно, и просто одновременно. А если быть точным – непонятно.
Не согласовываясь со сверхважными мыслительными процессами хозяйки, тело, едва почувствовав, что всадники его уже не заметят, рванулось вперёд. Что поделать – рефлекс.
Проспект оказался не таким уж широким, как казалось вначале. Шириной всего с десяток саженей, что для стольного града казалось маловато, и такой дли-ны, что концы его терялись, упираясь во внутренние стены, этот проспект казался Морене дорогой в никуда, дорогой гигантов, а сама она – мелкой букашкой, заползшей сюда невесть из какого тёмного угла. Морена остановилась посередине, ошеломлённая внезапно открывшимся перед ней пространством. И как она раньше такого не замечала? Высокие, усыпанные мириадами разноцветных точек дома магов и златокузнецов, стремящиеся в светлеющие небеса, усыпанные белесыми гвоздями звёзд, прямые, как лезвие ножа, трубы домов кузнецов, окрашенные в сочные цвета крыши и двери особенно ярко выделялись на фоне осве¬щённых магическими огоньками домов, золотистый или голубоватый свет в некоторых окнах – и мощёный белоснежной плиткой проспект. Морена обернулась и ощутила себя ещё более жалко, чем до этого. Над ней, над городом, над всем этим бренным миром возвышалась Лазурная башня с зажженным на самым верху огромным костром, пламя которого, наверняка, судорожно билось на ветру и надсадно ревело. С другого краю высилась Изумрудная башня, опутанная верени¬цами факелов и излучающая такой яркий свет, что малахитовый оттенок от её света лежал на всём проспекте.
На другом конце, со стороны тупика, появилась та же колонна всадников. Их разудалые песни похабного содержания долетали, казалось, и до замка.
- Это я сколько же так простояла, - скинув с себя наваждение, пробормотала Морена. – Уже рассветёт скоро…
И тут её словно молнией поразило – то, за чем она четверть ночи шла к антиквару, так и осталось неузнанным. Теперь руны на той картине можно будет разгадать не раньше, чем они с Одри прибудут в Стерич. Да и какой смысл тащить с собой сие громоздкое произведение искусства, не зная, будет ли от него прок?
Вдруг, она услышала трезвый возглас одного из десятников и, обернувшись, была вынуждена дать дёру по узким переулкам Самоцветных улиц. Вопреки её ожиданиям, десятник, пусть и захмелевший, не потерял бдительности и не забыл, за что ему платят жалование – он пришпорил коня и поскакал на наёмницу. Вслед за ним погнали коней и пьяные стражники. Но Морену, искусно запутывающую следы в проулках и улочках, не так-то легко поймать, особенно будучи верховым. Массивные северные кони, закупаемые огромными табунами у варваров вассалов, упрямо поднимались на дыбы, ржали и скидывали седоков, когда их направили в узкие проходы; проскочили только шесть всадников на лёгких сухих лошадках каганата. Они не видели, где бежит их жертва, но знали, куда. Они не были колдунами или волхвами, просто догадались, что наёмница постарается спрятаться где-то в переулках.
Лучше бы всадники не неслись вслепую, загоняя коней и обдирая им бока, а дождались командиров. После скоростных блужданий по задним дворам домов, трое из всадников столкнулись лицом к лицу (или, лучше сказать, морда к морде?) друг с другом, чудом избежав жертв и переломов – разгорячённые и испуган¬ные кони не пожелали остановиться сразу же, и врезались. Шум поднялся жуткий. Из окон мигом выглянули любопытные, заспанные лица, некоторые из которых грозно потрясали кулаками или различными предметами быта типа кочерги или клюки – угрожали. Опозоренные всадники гневно отплёвывались, силясь под¬няться из-под друг друга.
Оставшийся стражник был намного аккуратнее и не стал повторять ошибок своих приятелей – трезвый, как-никак. Он неспешно ходил между домами, осо¬бенно много внимания уделяя крышам и балкончикам: всего месяц назад в город пробрался наёмный убийца и его так же, как и сейчас, гоняли по всем переулкам. В конце концов, после двухдневных поисков, наёмника неожиданно обнаружили на крыше Казначейства (а оно-то находится возле замка) и отвели в Бурые ва¬луны. За такой промах всех стражников лишили жалования на месяц. Вот они теперь и отрабатывают, чтобы не лишиться не только жалования за два месяца, но и головы. Мужчина остановил коня. Один из переулков ему чем-то очень сильно не понравился и он свернул туда, в сторону Изумрудной башни. Стражник знал, что пехотинцы, растревоженные диким ором командира, скоро будут здесь, а уж им-то намного легче искать наёмника… Вот мужчина и удвоил бдительность, подозрительно оглядывая каждый выступ на доме. А вообще, никакой он не мужчина – даже моложе Морены будет, с резвым юношеским запалом и неугасимыми амбициями. Парень совершенно искренне считал, что он и только он сможет найти наёмника, скрутить его и, когда уже всё будет кончено, с ехидненькой ухмыл¬кой, затаившейся в жидких усах, передать убийцу в Бурые валуны. Вот тогда-то обзавидуются остальные стражники! А то кто знает, может, и в звании повысят…

---

Эх.

А ведь я по нему скачаю. Как бы я от себя не пряталась, как бы не маскировалась и цинично усмехалась - его заинтересованность пробили во мне брешь. Пожалуй, впервые в жизни...
Да чтоб меня Ящер побрал! По кому я скучаю?! По звуку аськи?! По нику, который присущ немецкой овчарке - Alex?! Да, да, да... Именно так.

08-12-2008 17:55

Такой уж я человек. 15 лет, люблю весь мир, ненавижу хрюсов, готовлюсь поступить на истфак, неисправимый романтик, видящий в людях только добро... А любви не было, нет и не будет. Неприятная судьба, не так ли? Ну и фиг с ней, с этой любовью. Что Макошь спряла, то не перепрясть.


23-12-2008 19:15
Чёрт, вот почему всё дерьмо льётся только на меня?! Почему мне уже и любить счастливо нельзя?! Второй раз, второй то же самое - замкнутый круг! У меня душа же живая, ну не может она такого выдерживать! Всему конец наступает! Или сломится моя воля, или душа разорвётся...
Я уже давно поняла эту оригинальную закономерность - если меня полюбят, то я стану таким же безликим серым существом как и большинство молодёжи, если МНЕ мучаться приходиться, то вы что, это ж святое... Всё во имя науки и самосовершенствования! Чувствую, один сегмент останется незаполненным. На всю жизнь.

настроение: Безжизненное
хочется: свернуться калачиком и очнуться пташкой
слушаю: тишину

Итак, запираю свою душу цинизмом и притворной жизнерадостностью и бодро шагаю дальше по жизни к тому, для чего и была рождена, спасена от смерти дважды, - к Познанию! Забываю Ваню, Тимофея, Сашку-Шуру, и вперёд... к регрессу мирового прогресса чувств?..

---

???

Знаете, тут намедни хотела сказать что-то. Что-то очень умное. Ну хрен с ним, с умным. обойдётся.

---

Тесты

БАБОЧКИ И ОГОНЬ
Три бабочки, подлетев к горящей свече, принялись рассуждать о природе огня. Одна, подлетев к пламени, вернулась и сказала:
- Огонь светит.
Другая подлетела поближе и опалила крыло. Прилетев обратно, она сказала:
- Он жжётся!
Третья, подлетев совсем близко, исчезла в огне и не вернулась. Она узнала то, что хотела узнать, но уже не смогла поведать об этом оставшимся.
Получивший знание лишается возможности говорить о нём, поэтому знающий молчит, а говорящий не знает.

aeterna.ru/test.php?link=tests:25523

---

Меры и религии. Мера религии?..

НЕВЕРОМЕР


Тест определил, что вам близки сразу несколько типажей, а именно:

Апатеист (равнодушный атеист): 100%
Ммммм.... Да какая разница? Апатеисты предпочитают не верить, поскольку верить сложнее, чем не верить. Зачем вводить лишние сущности, знаете ли. Это люди, которые, скорее всего, не будут спорить о религии, даже если поп будет махать кадилом прямо перед их носом, поскольку спор на тему религии - это нелепые телодвижения, которые того не стоят. Лучше мануал почитать какой-то, что ли.

Духовный атеист: 100%
Самые классные люди во Вселенной - это духовные атеисты. Большинство из них не были воспитаны в религиозных семьях или сообществах. Они концентрируются на том, чтобы сделать мир лучше. Они понимают, что смерть - это просто одна из составляющих жизни. Что будет после смерти - будет после нее. Поживем-увидим.

Остальные типажи:

Воинствующий атеист: 58%
Теист: 33%
Агностик: 17%
Научный атеист: 67%
Озлобленный атеист: 67%


Из той же серии:
Другие тесты на нашем сайте:
# Религиометр - какая религия тебе ближе?
# Религиометр.lite - для ленивых. То же самое, что и религиометр, только религия определяется гораздо быстрее. Некоторые говорят, что и эффективнее
# Йожегометр - а что ты знаешь о ёжиках?

---

Старые записи. Время.

Время.

Быть сторонним наблюдателем - дело тонкое. Все мы в коей-то мере ими являемся, но не все понимают, каково это быть на самом деле. Я уже несколько лет подряд (сколько? года два, может, один, но в моём случае это несоизмеримо много) вижу в одно и то же время, на одном и том же переходе через дорогу молодую пару. Я иду в школу, а пухлая девушка с ярко-рыжими волосами и ходощавый парень в кожаном плаще и в сапогах с заклёпками - в техникум, который находится в минуте ходьбы от моего дома. Всё бы ничего, ну пара и пара... Да, так видится тем зачерствевшим в собственном невежестве душам, что "указатель принимают за место назначения", а то и вовсе за нулевой вектор (курс физики, 8й класс). Сегодня они шли вместе, держа друг друга под руку, и не грубо хохотали, как обычно, а мило о чём-то ворковали. А рубашку девушки топырило тяжкое чрево...
Не думаю, что я их узнала бы. Мне показались знакомыми сначала неестественно яркие волосы, и только затем - лица. Из-за плохого зрения мне удалось заметить только бушующее пламя волос в обрамлении мрачных рокерских нарядов и нечто странное, явно не вписывающееся в их стиль.
В такие мгновения, когда происходит осмысление увиденного на уровне всего лишь каких-то воспоминаний, мне хочется невольно потянуться к ним краешком собственной души и вспомнить всё, что было с ними связано. Ведь немногое: стекольно-прозрачное небо, пыльная дорога, запах выхлопов, стены техникума цвета психушки и золотое зарево пожара восходящего солнца, из которого выплывают лоснящиеся машины.
Да, долго, да, нудно. Индивидуально для тех, кто никогда не читал доказательство теоремы, привожу её вывод: жизнь быстротечна, даже три месяца твоего не-присутствия, не-наблюдения, могут кардинально изменить чей-то личный мир.

---

Я тут подумала, может, мне изредка публиковать здесь свои рассказы?.. =)

Когда-то давно меня звали Дидат, что на нашем языке значило «священный». Не знаю, так ли это. Ибо никто меня не осудит и не похвалит за мою бесцельно прожитую жизнь. Как издревле водится в бравых рыцарских балладах, я – по¬следний дракон на Земле. Прошло то время, когда консервные банки, гордо именующиеся рыцарями, ни за что склады¬вали головы перед порогом моего жилища. Честно скажу, я до сих пор не пойму, зачем им понадобилось класть жизни за неких Аннет, Жозефин, Джульетт? Девственницами я никогда не питался, кукл-принцесс никогда не воровал. Незачем было. И сейчас – незачем. Мне, старику, доживающему последний век, от этого мира нужны лишь покой и тишина. Огонь молодости боле не греет моё нутро. И в прямом, и в переносном смыслах. А огонь, если подумать, мне не нужен. Ничто не охраняет моего спокойствия лучше, чем куча догнивающих тел возле моего жилища. Сразу смельчаков вра¬зумляет, знаете ли.
Я не любил и никогда уже не полюблю. Последняя дракониха, Азилла, отложила яйцо в кратере спящего вулкана. Когда началось извержение, она не сумела как следует схватить яйцо, что сохранить его. И осталась с ним в кратере. Я прекрасно помню эту гибкую, хрупкую самочку. Я помню, как отчаянно она пыталась побороть огненную стихию. Как хваталось за яйцо, словно за протянутую соломинку. Как уходила вниз, в жерло. Если бы не то извержение, я сейчас был бы дядей – Азилла считалась женой моего брата. Брат, кстати, тоже погиб: улетел за океан и не вернулся.
Я не могу летать. Два года назад, когда у меня были хоть какие-то силы, я веселился над океаном наравне со штор¬мом. Небо и море тогда слились в один мир: надо мной клубилась монолитная тьма, подо мной бурлила водная стихия. Смешно подумать, но это я тогда вызвал шторм. Океан и грозовые тучи ненавидят тех, в ком ещё остался огонь. Волны вздыбливались надо мною, стремились поглотить, сожрать, как поступили когда-то с моим братом. Огонь молодости во мне ещё только начинал затухать, и потому я носился между гребнями, взлетал над ними не очень высоко. Мне было приятно ощущать на побитом паразитами животе ледяную воду. Мне было приятно знать, что грозовые облака устроили эту свистопляску для меня. Что бы сжечь, уничтожить… Всё во мне ликовало. Тогда и отнялось правое крыло. Я даже не понял, сломано ли оно об волну или по старости лет сырости и холода забоялось. Следующий гребень подхватил меня и с силой вдавил в океанскую пучину.
С тех пор у меня собралась целая коллекция хронических заболеваний.

***

Это утро выдалось серым и тоскливым. За ночь с горизонта наползли облака и накрыли облюбованный мною пере¬вал. Тучи клубятся, навевая неприятные воспоминания. Я знаю – над перевалом они задержатся надолго. Скинут на моё жилище несколько тонн воды и, чистенькие, освобождённые грязно-серыми барашками спустятся на равнины. Знаем их, барашков этих.
Хороший день, чтобы свернуться кренделем в насквозь отсыревшей пещере и проспать до конца недели.
Но кого-то не вразумила и куча трупов, сваленная у подъёма на перевал. Я отчётливо слышал цокот подков и лязг железа. Ещё один?
Я не могу пренебречь правилами гостеприимства и выглядываю наружу. Как бы смешно это не звучало, но под че¬шуёй пробежал озноб от неимоверного холода. Промозгло-то как… Рыцарь остановился не сразу. Ну неужели так сложно заметить торчащую у входа клыкастую, рогастую и чёрт знает каковскую ещё морду?! Нет, остановился: упёрся копытами храбрый конь. А дальше – ни-ни.
Я одним махом высигнул на середину площадки и нахохлился. Конь истерично завизжал и бросился было назад, но рыцарь натянул поводья до предела. Конь со всадником валятся наземь, я слышу тихий вскрик боли. Опечаленно выды¬хаю струйку пара. Не то поколение пошло, не то.
Конь тут же вскочил и, задрав хвост, поскакал подальше от перевала. Рыцарь кое-как поднимается, гремит сплошными латами. Из ножен появился двуручник с шипами у основания лезвия. Я сравнил свои когти с его клинком, чешую с бронёй, с сомнением окинул взглядом самого рыцаря и от удивления чуть расправил крылья. Собравшийся на¬пасть воин шуганулся назад, щит с эмблемой золотого единорога закрыл половину его тела.
Скажу честно – я удивился. Обычно жалкие людишки перед началом боя клялись именами каких-то женщин и гро¬могласно обзывали меня Диаволом. Настолько громогласно, что от соседнего ледника что-нибудь да откалывалось. И мне приходилось разгребать завалы.
Рыцарь, надо отдать ему должное, страх пересилил. Он осторожно, по дуге, начал ко мне приближаться. Но, знаете, плевать я хотел на эти консервы. Всего в километре отсюда бегал конёк. Пухлый такой, упитанный; а я уже месяц на диете сижу. Я не удивился, когда рыцарь полоснул меня по лапе мечом. На клинке появились новые зазубрины, а на че¬шуе – пара лёгких царапин. Моя морда как-то сама собой продемонстрировала парню жутковатый оскал и неровные ряды гнилых зубов. А уж запашок пошёл… Хоть и стоит пасмурная, совсем не приемлемая для старческих костей по¬года, мне хочется поиграть с жертвой. Как в молодости.
Я не стал прыгать на незадачливого воителя, не стал и ломать тому хребет. Взметнулся кверху, расправил больные крылья и… нет, я не издал душераздирающего рёва, от которого дрожат горы. Мне помешали. Точнее, помешало. У ос¬нования шеи, в груди что-то гулко бухнуло, и я едва не опрокинулся. По всем членам моего тела прошла какая-то болез¬ненная слабость. Лапы подогнулись, и я опустился наземь. Стало неимоверно стыдно.
Рыцарь метнулся назад, и только поэтому я его не раздавил. Он вынул из поясных ножен метательный нож, тот по¬летел мне прямиком в ослепленный бельмом глаз. Я ехидно нагнул голову, и нож безобидно отскочил от надбровной дуги. Рыцарь тоже отскочил, но уже от меня. В полном доспехе, да ещё скачет, аки козёл горный.
Я вытянул шею и раскрыл пасть. Но опять ни звука. В груди бухнуло сильнее, лапы подломились, а тело рухнуло на мокрые камни. Я знал, что отведённое мне время вышло. Идёт дождь. Выше и правее перевала гремит гроза.
Пока мой освобождённый дух летел на Солнце к сородичам, я успел заметить, как вокруг некогда МОЕГО дряхлого, иссохшего тела радостно прыгает рыцарь. Затем он принялся отпиливать голову. Хотелось бы мне знать, что он с ней де¬лать собирается.

***

Я уже на Солнце. Никого пока не встретил, ну да это не важно. Первородный огонь выжег из меня последнюю тоску и сырость, избавил от озноба. Суставы на крыльях больше не болят и не скрипят, как несмазанные колёса. Но самое главное – моя гортань вновь может извергать пламя. Ведь когда-то я был могучим. Я был Дидатом.
Вот я вижу свой перевал. Молния ударила в соседний ледник. Длинно, протяжно. С жутким гулом и грохотом, слы¬шимым даже на Солнце, половина ледника опасно накренилась над перевалом. Рыцарь вскинул голову. Готов покля¬сться, что лицо у него белее снега. Ледник медленно, величаво скользит вниз, подминая под себя обломки скалы. Рыцарь суетится, судорожно дёргает меч. Но тот накрепко засел в охладелом трупе. Ледник спустился ниже, ниже…
Гора льда и лежалого снега погребла под собой последнего дракона и тела тех, кто осмелился посягнуть на святость Огня.